среда, 3 августа 2011 г.

О тех, кого помню и люблю. Ч.12. Мама и папа

http://olga-andronova.livejournal.com/38687.html
Мама с папой поженились в 1952м. Развелись в 1964. По маминому желанию. Папа был категорически против развода, поэтому положенные по закону 25р за развод не заплатил. Мама не заплатила, т.к. денег было жалко. И развод автоматически отменился. Мама, чтобы избавиться от штампа в паспорте, его потеряла – и поменяла. Штамп не проставили. О том, что она все еще замужняя, мама узнала в 1994м, ЕМНИП, когда брат построил для мамы квартиру. Мама стала оформлять право собственности, и тут-то и услышала вопрос «А на мужа оформлять какую долю будете?». Пришлось разводиться повторно.
 Семья, 1960 Папа и я Родители и я


Когда мама родила меня 3 декабря 1953го года, я стала первым ребенком на всю диаспору Обручевых, Бычковых, Клементьевых, Россет и Аршеневских (Оршеневских – так баба Ляля писала). Когда в Сибири родню выпустили из лагерей, они собрали денег и прислали маме – чтобы купила кольцо на память. Очень жалею, что это кольцо прихапала одна из временных невесток.


Мне с детства говорили, что на мне лежит ответственность за непрожитые как надо бы жизни моих родственников, я должна вырасти, помнить и работать и за них, и не опорочить их память. Это поддерживало в драке с газпромом – ну, кто такие ублюдки миллер с путиным против памятников России? Кто такие эти троцкисты, очередной раз убивающие историю России?


Я родилась, и сообщили о смерти Сталина. Это тоже воспринимали как хороший знак.

В 40 лет, в 1967г маму вступили в партию.

Началось все с того, что ее избрали в сектор профкома, распределявший жилплощадь. Мама придумала организовать внутренний обмен, т.е. площадь, которую высвобождал осчастливленный(ая), передавать следующему очереднику с формулировкой «до подхода очереди», т.е. своих прав люди не теряли, но жить становилось чуть-чуть легче. Мама так тасовала этот список, что сдавала в город какие-то сущие крохи. И каждый раз окончательный список везла в обком вместе с шикарным букетом. Из оранжерей БИНа, но за свои деньги. Мама никогда не получала никаких благодарностей, кроме словесных. За одним исключением – потому и запомнила. В БИН работал ЕМНИП переводчиком некий Левин. Старый еврей, после смерти жены женился на костюмерше из Кировского (Мариинского) театра Валентине Ивановне. Мама их называла староградские помещики, так как они действительно ходили под ручку, и было видно, как они любят друг друга и как им хорошо вдвоем. Он разменялся, оставил сыну жилплощадь, и они с женой оказались в комнате двухкомнатной квартиры. Вторую комнату занимала пара молодых сволочей. Они стали травить стариков, чтобы занять их комнату. Дошло до того, что от отчаянья Валентина Ивановна пыталась повеситься. Обошлось. Формально права на другую площадь они не имели. Мама от профкома обращалась в милицию. Ставили магнитофон для записи. Записалась только ругань – мелкое хулиганство. Милиционеры пришли, поругали, поугрожали – дверь за ними закрылась, твари продолжили издевательства. Тогда мама вставила Левиных в одну из обменных цепочек, и вместо этой комнаты они вселились в комнату чуть большей площади в огромном доме около крейсера «Аврора» - знаменитом Доме политкаторжан. Квартира была огромная, забитая людьми – но они были счастливы. Люди уживчивые, с соседями они наладили прекрасные отношения. Валентина Ивановна приглядывала за соседскими детьми, а Левин давал им читать книги из их прекрасной библиотеки. И я кстати, тоже брала книги у него почитать, всякие редкости дореволюционные.

И вот в благодарность за этот переезд они привезли в будний день собрание сочинений Чехова к нашей двери, позвонили и убежали (сын Левина притащил на 5ый этаж, он же и скакал вниз по ступенькам как заяц, даром, что был крупным мужчиной). Из лестничного окна было видно всю троицу. Позвонила маме, она, конечно, догадалась, но Левины стояли насмерть – мы не мы, книги не наши, но от смерти вы нас спасли, спасибо вечное. И понаблюдав мамину деятельность люди избрали ее председателем профкома. В БИНе было горе со столовой. То есть аналогичное горе было во многих местах, и в нашем ЛЭТИ тоже. Что только ректор не делал? Закупали австрийское оборудование, организовывали ежедневное дежурство сотрудников, гоняли студентов на мытье посуды. Всё без толку: еда была отвратительная, посуда грязная. Как-то раз на вахту в столовую поставили наших военачальников с военной кафедры. И один из них по-военному прямо сказал «Из столовой вечером не тащил только один - его в дупель пьяного самого тащили за руки за ноги».

Мама спросила у директора их столовой «Что надо сделать, что бы мы могли есть нормально?». Та ответила, что ей надо выбить в соответствующем партийном подразделении разрешение готовить на масле вместо маргарина.

Разрешить ей выгнать с работы тех, кого она считает нужным. Всё.

Мама сумела выполнить эти условия. Ташить из столовой стали согласованно и столько, сколько каждому разрешала директорша. И еды стало всем хватать, и чисто было – посудомойка вечером увозила к себе в Парголово помои для хрюшки.

ЛЭТИшники валом повалили в БИНовскую столовую. Столовой это было выгодно: план перевыполняли, премии и заработки выросли.

БИНовцы застонали: «Вы как Китай, мы под вашими толпами погибнем». В самом деле: их было человек 700, нас – более 20 тысяч.

Мама издала распоряжение: ЛЭТИшников пускать на обед только после 15.00.

Пришла как-то раз минут на 10 раньше – жрать захотелось. Стоим при входе, ждем своего разрешенного времени. И вижу – в очереди в последних стоит моя мама! Я, радостно, «Мама!», размечтавшись, что она меня к себе подзовет и я поем вместе с ними, БИНовцами.

Ага… Мама повернулась, глянула на нашу ЛЭТИшную толпу, и фыркнула «Опять эти ЛЭТИшники набежали».

За разжигание ненависти к социальным группам сейчас даже статья в УК есть.

За время маминого правления количество жалоб из БИН в АН СССР резко уменьшилось. И начальство выдало маме лист для подачи заявления в партию. Мама напомнила, что она дочь репрессированного. Отмели как фантик. Выдали 2 характеристики от старых большевиков. Вступили хором.

Свое порицание высказали все родные и знакомые. Маме было тяжело. Порицание было настолько общим, что даже до меня дошли отголоски. Фото с документа


Комментариев нет:

Отправить комментарий